Дневник, 2005 год [январь-сентябрь] - Сергей Есин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приблизительно так же, долго толчась на очевидном, говорили и о повышении зарплаты для работников культуры. Средняя цифра чудовищная — около 8 (?) тысяч. Причем федералы в худшем положении, нежели провинция и регионы. Когда Комич говорил, что средняя зарплата 90 его докторов и 120 кандидатов наук 3 тысячи рублей, я вступился за библиотекарей и архивистов: если еще профессор или доктор могут сбегать куда-нибудь и прочитать лекцию, то куда cо своего места отойдет библиотекарь и что он в итоге принесет домой, к очагу?
Только в два часа попал в институт. Но здесь-то меня и встретила М.В. с массой "нельзя", которые я, естественно, предвидел. Послал шофера к А.М.Туркову подписывать диплом для Мамаенко, преодолевать одно из "нельзя", хотя раньше, по договоренности с А.М., диплом в исключительных случаях подписывал Лев Иванович. Всех достала эта не без способностей, но взбалмошная девка.
А вечером с В.С. пошел в Госкино смотреть новый фильм Балабанова "Жмурки". В первом ряду, как на параде, старейшие дамы и "умнейшие" дамы нашего кинематографа: Нея Зоркая, Стишова, Лындина. В.С. энергично протискивается по стенке и бредет вдоль первого ряда. Потом она то ли падает, то ли садится на пол. Я с замиранием сердца смотрю за ней от двери. Ее поднимают, и кто-то из молодняка уступает ей место. Потом я протискиваюсь к ней и устраиваюсь на ковролине. Перед дамами разворачивается панорама убийств и бурлят фонтаны крови. Фильм мне понятен, вернее понятна психология Рогожкина, поставившего "Брата-1" и "Брата-2", я хорошо чувствую — вроде бы это комедия, Никита Михалков в красном пиджаке 90-х годов, времени "первоначального накопления". Не такова ли моя "Хургада"? Но и "Хургада" не большая литература, и эти самые "Жмурки" не высокое кино. Художник лишь подделывается под серьезный стиль.
31 мая, вторник. Вечером у нас в гостях побывала Наташа Бастина из Риги. Она теперь работает в Рижском русском театре пресс-секретарем и главным администратором. Я приготовился, памятуя, и как она встречала В.С. в Риге, и как звала на спектакли, когда театр приезжал в Москву. У Альберта Дмитриевича взял изделия его кухни, было очень вкусно, четвертого, когда получу зарплату, рассчитаюсь, так мы с ним договорились. Главное, всегда отдавать долги, чтобы не оказаться в мелком буржуазном рабстве. В.С. за столом долго вспоминала и о своих путешествиях по миру, и о своих визитах в Ригу.
Мне в данном случае было интереснее послушать Наташу. Из самого нового — это, во-первых, их избирательная система. Президента выбирает парламент, состоящий из 100 человек. Это делает многое понятным. Второе — это инертность наших соотечественников. Многие из них не хотят сдавать довольно легкий, с подсказками, экзамен по языку. А те, кто получил гражданство, инертно ходят на выборы. Это в русском характере. Напротив, старые, даже древние латыши, опираясь на свои палки, плетутся на избирательные участки, чтобы проголосовать. Из рассказов Наташи мне не совсем ясно, на что живет это государство. Ее собственный племянник осуществил мечту большинства латышей — уехал за границу. Устроил даже небольшое путешествие в Кельн и Париж своим теткам. Но работает этот стильный двадцатидевятилетний рижский красавец, учившийся на юриста, стюардом.
Итак, описаны пять месяцев 2005 года. Что называется, отмаялся. Эту часть дневника ждут в журнале. И я опять вспомнил о читателе. Возможно, кому-то захочется узнать, чем же завершились "Записки о Кошачьем городе". Судьба вымышленного инопланетного государства оказалась трагичной, впрочем, как и самого Лао Шэ: он погиб от рук хунвейбинов во время "культурной революции" (не путать с одноименным популярным теле-шоу М.Е.Швыдкого). Слово рассказчику-землянину, от имени которого ведется повествование:
"В древности люди-кошки воевали с иностранцами, а иногда даже побеждали, но за последние пятьсот лет в результате взаимной резни совершенно забыли об этом, обратили все усилия на внутренние раздоры и потому стали очень бояться иностранцев… Недаром в Кошачьем государстве существует поговорка: "Иностранец чихнет — сто солдат упадет"… Уважать можно только достойных людей, а люди-кошки утратили и честь и совесть — неудивительно, что иностранцы с ними не церемонятся".
"Бесцеремонность" иностранцев имела вид довольно жестокий: пристрастившие людей-кошек к дурманным листьям как единственной пище и сами охранявшие их плантации от разворовывания, они решили, наконец, уничтожить туземцев, утративших всякую способность и жить своим трудом, и защищать свой дом. Умненький сын, познакомившийся за границей с убийственным прагматизмом иноземцев, покончил с собой, поскольку не ждал от них пощады. Его высокопоставленный отец, напротив, был полон иллюзий: "Кто первый подарит столицу врагу, тот получит в награду прибыльное местечко!" Он ошибался: люди-кошки погибли все, не сумев объединиться в противостоянии общей беде.
"Я вовсе не жаждал крови, а лишь желал людям-кошкам легкой смерти, от обычного дождя, — меланхолично замечает рассказчик. — Ради чего они живут? Я не мог этого понять, но чувствовал, что в их истории произошла какая-то нелепая ошибка, за которую они теперь вынуждены расплачиваться".
Нужно ли заключать эту часть дневника на минорной ноте? Вот еще один кусочек из ксероксной страницы, присланной мне внимательным анонимом:
"…Под напором внезапно обрушившейся жизни начался великий "отказ", великий пересмотр старых принципов, но чаще это пока воспринимается как просто "переворачивание" методологических подходов на противоположные, при которых воспроизводятся старые схемы познания и мышления с обратным знаком. Стремительно стала исчезать вера в единственность истины, сменяемая идеей плюрализма и даже утверждениями, что нет различия между истиной и неистиной, хорошим и плохим, добром и злом: рационализм начал вытесняться иррационалистическими, мистическими представлениями, наука — обскурантизмом, историзм — мнением, что любой новый процесс начинается с "чистого листа", объективность истины — релятивизмом. Хотя подобные формы осознания реальности действительно присущи постмодернистскому социально-культурному подходу, но на российской почве эстетический нигилизм, "черпание воли к культуре" в "воле к жизни" (термины Н.Бердяева) — посредством обращения к традициям андеграунда — нередко окрашиваются в карикатурные тона. Справедливая критика злоупотребления единством не должна вести к отрицанию единства. В отечественной культуре и теории познания, в методологии социального познания идея плюрализма подвергается определенному упрощению и утрированию".
Уже то, что наша научная общественность наконец-то начинает трезво осмысливать происходящее в стране, вселяет надежду: русские преодолеют и эту Смуту.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});